Как сидят и голосуют ребята-болотники в Бутырке

Ребят-болотников приводят к нам в приемную руководителя, его самого нет. С нами зам, подполковник, — и девушка, секретарь начальника СИЗО. Мы с Любой Волковой. Болотники по одному.

Как жизнь? Как голосовали?

В принципе всё нормально. Жить как-то можно. Особенно — если не сажать в машину с туберкулезными больными, — полагает Артем Савелов. А то как-то немножечко страшновато. Ребята хорошие, но всё равно страшновато. А самое главное — хорошие отношения в камере. Вот когда это есть,- все бытовые неурядицы — пустяки. Даже отсутствие холодильника. И всех обнимаю, даже тех, кого знаю только в лицо, по процессу. Голосовал за Навального, конечно, за кого же еще?

Ларька, заказать продукты, ребята не видели с того момента, как у них суды начались. Ларечница приходит — а они в суде. Такая вот история. Офицер пообещал, что ко всем болотникам в понедельник придет ларек.

Леонида Ковязина с сокамерниками перевели в отремонтированную камеру. Теперь там вместо очка унитаз. Я говорю: классно! Он: чего ж хорошего-то? Мы же моемся из тазика, сверху. Так вода вниз утекала. А теперь чего делать?
Мда… вот всё сложно как. Я б и не подумала про такое никогда.

Володе Акименкову в камере плохо без холодильника. А как-то тут 17 дней не мог помыться. Суды совпадали с днем бани. Володя, левый, голосовал за Навального. За Ельцина, говорит, голосовал. Куда деваться.

Алексей Полихович поражает меня своим суперским чувством юмора. Товарищ подполковник, говорит, а почему в камеру нельзя настольную лампу? Хочется читать, от ваших ламп на потолке не видно нифига. Подполковник: а когда вам читать? в 22 отбой, в 6 — подъем. Леша тогда удивленно: товарищ подполковник, а вы уверены, что всё именно так и происходит?.. Офицер не выдержал, улыбнулся. Говорит: ну… мы к этому стремимся…
Да, Алексей, антифашист, проголосовал за Навального. За тезку, говорит. Смеется: теперь оппортунистом называют. Кто? Да жена вот тут приходила… Коля Кавказский тоже…
Очень хвалит Полихович своего потерпевшего Тарасова. Чудесный омоновец. На суде сказал: ни физических, ни нравственных страданий вот этот подсудимый мне не причинил, претензий никаких. Прокурор просыпается: как так?! А вот в ваших показаниях на предварительном следствии вы сказали, что причинил. Тарасов: а давайте просто забудем об этом?..
Да хрен же суд забудет…
И еще Алексей говорит: свободные выборы — это заслуга тех, кто вышел на митинги в 2011. Они сделали это.

Андрею Барабанову везет, он моется по понедельникам. В понедельник судов нет. Вот с ларьком — проблема. Кстати, общая проблема в СИЗО — мрачная цензура. Часто вместо писем приходят лишь одни бланки ответов. В других СИЗО всё же не так.
Андрей за Навального голосовал.

Ярослав Белоусов не просит подписать его на новые издания. Он просит ОТПИСАТЬ его от газеты «Комсомольская правда». Он не хочет, чтоб она к нему приходила. Ярославу без нее станет лучше. Ярослав не голосовал: у него регистрация московская закончилась несколько месяцев назад. А жаль, хотел проголосовать. А сейчас на суде с нетерпением ждем своего потерпевшего, который будет рассказывать о том, как Белоусов бросил в него желтым бильярдным шаром…

Мы не увидели, к сожалению, Михаила Косенко, хоть ждали допоздна. Так и не приехал из суда. Вообще вся история со смертью мамы, с тем, что ему отказывались передавать письма о ее болезни, что не отпустили на похороны, — полный беспредел. Извините. Беспредел и со стороны суда, и со стороны администрации.

А еще бывает другой беспредел. Типа «по понятиям». Парню на процесс выезжать в пять утра, его посадили на перекресток всех дорог. В камере с ним три пожилых человека, они дорогу держать не могут. В результате он две ночи не спал, на третий день в суде в обморок упал. Я говорю: а нафиг их нельзя было послать с этой дорогой? Он: не, в тюрьме это все порядочные люди делают. Не делают только непорядочные. Никак нельзя отказаться. Потом плохо будет. Ладно, эту проблему мы благополучно разрешили. Но я только одно еще скажу.

Наши болотники резонансные, мы это сделали. Не будь это так, они познакомились бы с очень нехорошими тюремными вещами, которые сейчас, хвала Всевышнему, их не касаются. О которых, по-хорошему, вообще никому не надо знать. Как писал Шаламов, это — отрицательный опыт.