Нет, этот текст не о том, кто и почему освободил Алексея Навального. И даже не о том, какие к нему есть неудобные вопросы и насколько удовлетворительно он мог бы на них ответить.

Для меня нынешняя московская кампания Навального — прямое продолжение всего, чем российская оппозиция занималась в последние 8-9 лет.

Содержание общественной жизни России в этот период можно интерпретировать как длительный поиск нонконформистами субъекта изменений. Гипотеза о том, что режим Путина представляет из себя общенациональную угрозу, долгое время нуждалась в доказательствах. По мере того, как политически активная часть общества усваивала этот тезис, предпринимались различные попытки организовать реальную оппозицию, и каждая из них, хотя и с разной степенью эффективности, но продвигала этот процесс вперед.

Одновременно с этим росло само число «несогласных». Прорыв в декабре 2011 г. сделал очевидным тот факт, что изменений хочет значительная часть российских граждан. Общность интересов неизбежно требует делегирования полномочий: чтобы добиваться результата совместными усилиями, нужны признанные лидеры и эффективная координация.

Для многих лидерство Навального очевидно и не нуждается ни в каких специальных обоснованиях. Для сомневающихся и для внешних наблюдателей есть результаты выборов в КС (который, при всех своих недостатках, все же является огромным шагом вперед по сравнению с «Болотным оргкомитетом»). Статус признанного лидера оппозиции привел Навального на скамью подсудимых в Ленинский суд г. Кирова — и этот же статус лидера сделал его кандидатом в мэры Москвы.

Какой бы интригой ни объяснялась игра власти в кошки-мышки с Навальным, московская мэрская кампания стала причиной нового общественного подъема. Кстати говоря, сарказм типа «вы же не думаете, что Навального отпустили из-за нескольких тысяч хипстеров на Манежке» несостоятелен. Реальность, в которой «игра в Навального» вообще стала возможна, создана массовыми протестами, начавшимися в декабре 2011 г. Кремлевские группировки признали этот козырь и теперь пытаются использовать его в своих интересах — но инициатива сейчас находится в руках тех, кто выходит на площадь.

Поговорим о скептиках. Среди них можно выделить три типа.

Во-первых, это разного рода ревнивцы. Одни считают, что «на его месте должен быть я», другие переживают за своего кумира/лидера/работодателя, третьи обижены тем, что Навальный не зовет их на почетное место рядом с собой и/или не слышит их ценных идей. С ревнивцами спорить, как правило, бесполезно — но, к счастью, их не очень много.

Во-вторых, есть позиция «Навальный неизбежно проиграет, и все станет еще хуже». На мой взгляд, это ошибка. Бесконечно выжидать «более удобного момента» невозможно, а людей, которые хотят действовать, очень много. Необходимо выстраивать новые структуры, и лучшей точки сборки, чем избирательная кампания Навального, не видно. (К слову, если вы в Москве, убедитесь в этом сами — найдите время заглянуть в штаб на «Курской».) Что касается шансов на победу, то в истории есть немало примеров, когда чужая игра становилась своей, и людям удавалось прыгнуть выше головы.

Наконец, скептики третьего типа опасаются возвращения шварцевского «дракона», перерождения Навального в случае его гипотетической победы (возможно, в сговоре с частью элит) в нового авторитарного правителя — в связи с чем не без оснований вспоминают карьеру Бориса Ельцина. По этому поводу можно сказать лишь одно — если вы считаете эту угрозу серьезной, то не имеете права на пассивную позицию. Механизмы демократического контроля не появляются сами по себе, их надо создавать и развивать.

Кроме того, всем скептикам можно адресовать и холодноватый прагматизм Ганапольского: Навальный — это наш инструмент, и влюбляться в него не нужно.

Нужно поработать на общий результат. Сегодня субъект изменений — это Алексей Навальный, и наши шансы на выход из путинского тупика связаны персонально с ним. Я не знаю, есть ли в этой истории драматург и режиссер, но я точно уверен, что в таком спектакле лучше быть актером, чем зрителем.