Политическая система России пребывает в состоянии глубокой стагнации: большинство действующих в ней лиц занимают свои места уже не один десяток лет, демократические процедуры приобрели откровенно декоративный характер, реальных механизмов обратной связи между властью и обществом не существует.

Эта проблема отчасти признается и самой властью, которая, так или иначе, должна решать вопросы кадрового обновления, поддерживать федеральную «вертикаль» и, пусть в своем экзотическом понимании, но все же заботиться о международном имидже России. Меры, которые в связи с этим предпринимались и предпринимаются (например, создание и деятельность ОНФ, силовое давление на губернаторов, целенаправленная кампания по имитации «честных и конкурентных выборов», а теперь и «новый курс» Кириенко), принципиально не могут изменить общую картину, поскольку в конечном итоге упираются в опорный элемент системы — безусловное, не подлежащее никаким сомнениям, а также практически не имеющее временного горизонта лидерство Владимира Путина.

С личностью Путина естественным образом связаны любые рефлексии о ближайших перспективах России. Многие, даже среди оппозиционно настроенных комментаторов, склонны считать его исключительным гарантом сохранения status quo (и рассматривают его гипотетический уход как неминуемое наступление хаоса). При этом, однако, рассуждения о «России после Путина» постепенно перестают быть уделом радикальных антикремлевских публицистов. Еще не так давно об этом писали только Каспаров и Пионтковский, вслед за ними тему подхватили Белковский и Кашин, затем — Сапрыкин и Кудрявцев. Осенью 2016 года поползли слухи о досрочных президентских выборах, а вполне системный профессор Соловей осмелился предположить, что уже в ближайшие месяцы не исключен вариант ухода Путина. Вероятно, в шкале времени, заданной длительностью пребывания Путина у власти, даже шестилетний «четвертый срок» выглядит финишной прямой. Это не только мотивирует задаться вопросом о том, что же будет потом, но и создает парадоксальный повод рассматривать Путина уже сейчас, как «хромую утку» (см., например, интервью Лилии Шевцовой ИА Newsader ).

Споры о постпутинской России обычно вязнут в тине вопросов о том, как именно и когда именно закончится нынешний этап истории нашей страны.

Конечно, от ответов на эти вопросы зависит очень многое, однако развилки между вариантами ответов ведут хоть и в разных направлениях, но, тем не менее, по одной территории, так что разговор о вполне конкретных предметах в рамках неясного контура будущего возможен и полезен.

Во-первых, обозначим сами развилки. В сущности, их всего четыре. Период путинского правления может закончиться:

1. по сценарию, тщательно разработанному и постепенно реализованному самим Кремлем;
2. в результате нарастания противоречий внутри власти;
3. в результате резкого обострения международной конъюнктуры и/или массовых радикальных выступлений против власти внутри страны;
4. по субъективным причинам, связанным лично с Путиным.

Во-вторых, при всей драматической разнице этих альтернатив новая власть неизбежно будет в той или иной степени противопоставлять себя предыдущей. Кроме того, ей, так или иначе, придется быть адекватной российским политическим традициям и внешним обстоятельствам. Если не рассматривать полностью катастрофические сценарии, то можно также утверждать, что любая постпутинская власть будет стремиться легитимировать себя как вовне, так и внутри страны, используя общепринятые в мире электоральные схемы.

Рассмотрим вариант, при котором новая власть сознательно или вынужденно откажется от практики масштабных фальсификаций демократических процедур. Очевидно, что его вероятность в каждой из перечисленных выше альтернатив не одинакова, однако это вовсе не означает, что обсуждение не имеет смысла. Разумеется, мне бы хотелось видеть у власти в постпутинский период людей, которые бы искренне стремились развернуть Россию от авторитаризма к демократии, но и в ситуации, когда демократическая риторика является бутафорией (увы, пока что это гораздо более вероятный вариант), кампания общественного давления на новую власть будет иметь больше шансов на успех по сравнению с тем, что мы имеем сейчас.

«Честные выборы» как проблема

Основной лозунг протестов 2011–2012 годов — «За честные выборы» — впоследствии подвергся критическому переосмыслению. Участники общественной полемики о «России после Путина» уже неоднократно указывали на то, что одних только «честных выборов» недостаточно для расставания с авторитарным прошлым. Большинство авторов согласны с тем, что для достижения такой цели понадобится переходный период, за который необходимо осуществить ряд важных институциональных изменений: немедленная отмена наиболее одиозных законов, принятых прежней властью, судебная реформа, демонополизация СМИ и так далее, и лишь потом должны быть организованы честные и конкурентные выборы.

Попытки оспорить необходимость переходного периода под предлогом того, что отказ от немедленных «честных выборов», дескать, антидемократичен и ни к чему хорошему не приведет, не выдерживают никакой критики.

Очевидно, что выборы не могут пройти честно по действующим сейчас законам (которые, например, фиксируют вопиющее неравенство в правах выдвигать кандидатов), в условиях фактической государственной монополии на важнейшие СМИ и в рамках судебной системы, которая принимает решения, как правило, откровенно неправовыми способами. Многие также считают, что условием проведения честных выборов является люстрация (временный или полный запрет на профессию для нынешних чиновников, пропагандистов, судей и так далее), хотя эта идея вызывает заметные споры и в начале 2016 года внезапно стала катализатором интереса ко всей теме «Россия после Путина».

Возможно ли добиться от постпутинской власти исполнения всех этих условий? При всей трудности задачи, для начала ее нужно подробно сформулировать, иначе российское гражданское общество продолжит движение по кругу.

На деле проблема «честных выборов» в России значительно глубже и, скорее всего, не решается одними только институциональными реформами и благоприятной конъюнктурой. Следует иметь в виду, что:

1. в глазах большинства наших сограждан сама по себе концепция демократического устройства серьезно скомпрометирована как российской практикой последних 25 лет так и, в некоторой степени, кризисными явлениями в ведущих странах мира. Апатия и неверие в реальные перемены, скорее всего, еще много лет будут доминирующим в российском политическом ландшафте фактором;
2. любые «честные выборы» будут использованы мощными корпоративными и/или региональными группами влияния в своих интересах, которые здесь и сейчас, как правило, не имеют ничего общего с демократическими ценностями. Успех этих групп усугубит проблему, описанную в п.1, а наиболее одиозные кейсы (например, приход к власти в ряде регионов откровенно криминальных элементов, открытый сепаратизм) стимулируют новый запрос на «сильную руку» федерального центра;
3. вполне вероятно, что сторонники авторитарной модели будут сознательно использовать все эти обстоятельства для того, чтобы полностью скомпрометировать демократическую модель на годы вперед. Если они добьются успеха, то под демагогическую риторику в духе «таков выбор нашего народа» еще, как минимум, одно-два поколения россиян будут обречены жить в отсталой, не имеющей образа будущего стране.

Путь решения этих проблем, вероятно, один — необходим политический субъект изменений, дееспособная и влиятельная структура, целенаправленно работающая над демократизацией страны — пока условно назовем ее «Коалиция 2.0» (в реальности необходимо более содержательное название). Само по себе «правительство переходного периода» таким субъектом стать не сможет: даже если вследствие невероятного стечения обстоятельств его возглавят сторонники «европейского выбора», без политической опоры в обществе они в лучшем случае потерпят поражение в борьбе за власть, в худшем — сами породят нового «дракона».

Условия создания «Коалиции 2.0»

Традиционные представления о революционных изменениях предполагают, что они происходят благодаря усилиям небольших, но сплоченных групп, которые последовательно ведут агитацию, расширяют круг сторонников, тщательно готовятся и в нужный момент с правильными лозунгами возглавляют массы протестующих граждан. Практика последних лет — как в России, так и в других странах — показывает, что это, по крайней мере, не совсем так. Во-первых, классический уличный протест сам по себе не является универсальным оружием против диктатуры. Десятки и даже сотни тысяч граждан, вышедших на площадь, увы, совсем необязательно добьются серьезных перемен в своей стране. Во-вторых, современные протестанты вовсе не склонны слушать малоизвестных людей, какие бы правильные идеи те ни излагали. Право на трибуну получают лишь медийные личности, чаще всего не имеющие почти никакого отношения к систематической оппозиционной деятельности, а иногда и открыто себя ей противопоставляющие. Наконец, в-третьих, длительное и последовательное противостояние с полицейским государством либо требует огромных ресурсов, либо такая позиция безнадежно маргинализируется. По этим причинам амбиции и поверхностный прагматизм подталкивают претендентов на будущее лидерство инвестировать время и усилия не столько в развитие структур, сколько в индивидуальные проекты.

Вследствие этого «Коалицию 2.0» нельзя рассматривать, как проект объединения демократических сил с целью радикального изменения ситуации в стране — это было бы, по меньшей мере, нереалистично. Наоборот, необходимое условие для создания «Коалиции 2.0» — это начало переходного периода, которое произойдет по одной из четырех указанных выше причин.

Грубо говоря, задача «Коалиции 2.0» — не подготовка революции, а организация массовой поддержки правительства переходного периода с целью добиться необратимости демократических изменений.

Такая постановка вопроса может и должна быть сопоставлена с событиями недавнего прошлого. В октябре 2011 года Марина Литвинович, анализируя печально известную кремлевскую «рокировку» (провозглашенное на съезде «Единой России» намерение власти поменять Медведева обратно на Путина), посетовала, что модернизационная риторика президента Медведева не была поддержана либеральной оппозицией и обществом в целом. Именно это, по мнению автора, сделало неизбежным третий срок Путина и наступление консервативной реакции. Статья стала логическим финалом прежних публичных призывов Литвинович «принять пас» от Медведева, которые получили заметный резонанс и подверглись справедливой, хотя и неадекватно резкой критике. Главная проблема подхода автора, как представляется, заключалась в том, что вступление Медведева в должность в 2008 года не было началом переходного периода и вся «медведевская модернизация» была в чистом виде пропагандистским симулякром.

Возникает закономерный вопрос, в чем разница между 2008–2012 годами и постпутинским периодом будущих лет — тем более, что преемником с достаточно высокой долей вероятности может оказаться все тот же Медведев? Диагностировать начало реального переходного периода следует по двум основным параметрам: обострению внутренних конфликтов во власти (так называемый кризис элит) и резкому росту протестной активности.

Нечто подобное имело место зимой 2011–2012 годов — хотя, скорее всего, в недостаточных масштабах. Безотносительно вопроса о том, были ли предпосылки перемен объективно значимыми, можно с уверенностью утверждать, что тогда весь потенциал протеста реализован не был.

Попытки создать объединенную структуру оказались тщетными: большинство участников протестов предпочитали быть «сами по себе». Теоретически их могли бы переубедить наиболее популярные медийные лидеры, но они не придавали значения этой задаче, полагаясь на личные авторитет и харизму. С большим опозданием, осенью 2012 года, был запущен проект «Координационный Совет оппозиции», но на нисходящем протестном тренде пространство возможностей для его деятельности сокращалось, подобно шагреневой коже, поэтому большинство избравшихся в КСО политиков были заняты преимущественно решением вопроса, как им соскочить с этого тонущего корабля, минимизируя персональные издержки.

Учитывая опыт 2011–2012 годов, хорошо бы приложить максимум усилий к тому, чтобы адекватная ситуации структура появилась сразу же, как только можно будет говорить о наступлении в России переходного периода.

Ее создание должно быть инициировано группой политиков и медийных лиц, обладающих достаточным авторитетом и известностью. Надежда на «инициативу снизу» — опять же, на основании практики прошедших лет — мне представляется романтической утопией. С другой стороны, модель, при которой объединение происходит вокруг одного лидера (или одной из действующих оппозиционных организаций), в нынешних обстоятельствах я считаю нереалистичной, а если такой лидер все же найдется, то, по крайней мере, нежелательной — из-за высокого риска нового издания авторитаризма. Понятно, что сейчас обсуждение подробностей этого процесса может выглядеть, как минимум, преждевременно — и все же без установления элементарных коммуникаций между потенциальными инициаторами «Коалиции 2.0» создать ее в тот момент, когда она будет нужна, если и удастся, то с такими издержками, которые сразу поставят под сомнение ее дееспособность.

Идеологическая основа «Коалиции 2.0»

Перемены, которые с опорой на «Коалицию 2.0» должно осуществить правительство переходного периода, подразумевают демонтаж авторитаризма и, как уже было сказано, необратимость демократических изменений. Однако, формулировки «западный выбор» или «европейский путь развития» имеют чересчур расплывчатый характер, и, скорее всего, их окажется недостаточно для того, чтобы «Коалиция 2.0» получила шансы на массовую поддержку в обществе. Кроме того, было бы ошибкой игнорировать основные тренды в эволюции демократии в странах «первого мира», с усилением акцентов на национальных интересах и защите национальных идентичностей.

В связи с этим нынешней несистемной оппозиции уже сейчас следует активнее развивать патриотическую риторику, настаивая на том, что именно демократические перемены позволят России занять достойное место в мире — и, напротив, реакционный авторитаризм обрекает страну на годы, если не десятилетия, застоя и позорного прозябания, чреватого полным коллапсом страны. Эта риторика должна выглядеть не как популистский компромисс, а как шаг в направлении национального возрождения.

Постсоветская специфика неизбежно делает одной из главных идеологических тем для «Коалиции 2.0» социальную справедливость. Об этом написано уже немало, от знаменитых тюремных статей Михаила Ходорковского до недавнего манифеста Владимира Ашуркова — вероятно, пришло время конкретизировать накопленный интеллектуальный опыт, трансформировав его в программные тексты.

Разработка и продвижение этих подходов требуют значительного времени, которого в переходный период будет крайне мало, — поэтому предварительное формирование идеологической основы будущей «Коалиции 2.0» желательно завершить еще до ее создания. Кроме того, это отличный повод для содержательного разговора в публичном поле, который облегчит формирование пула инициаторов «Коалиции 2.0».

Задачи «Коалиции 2.0»: вовлечение активных социальных групп

В контексте предложенной гипотезы о переходном периоде и обозначенных проблем с «честными выборами» одна из приоритетных задач новых российских демократов — вовлечь в политический процесс все активные социальные группы. От качества решения этой задачи не в последнюю очередь зависит, в какой мере парламент, избранный по окончании переходного периода, будет представлять российское общество, насколько он будет адекватен реальной российской проблематике.

Сегодня положение дел в российском обществе таково, что социально активно незначительное меньшинство граждан, в то время как большинство есть и, вероятно, будет инертной массой, легко поддающейся различным манипуляциям.

Тем не менее, это меньшинство — возможно, единственный шанс для российской демократии. Основная его часть сейчас занята неполитическими видами активности (разного рода волонтерство, объединения молодых мам, экологов, ветеранов, автомобилистов и др.), некоторые — более близкими к политике социальными проблемами (немногочисленные независимые профсоюзы, муниципально-жилищные объединения, группы, созданные для продвижения конкретных законодательных инициатив). На практике все эти люди с большим подозрением и скепсисом относятся к попыткам политизировать их деятельность. Кроме того, среди них весьма популярен узко прагматический подход: если «политический партнер» (сейчас это обычно системная партия или путинский ОНФ) способен обеспечить им непосредственную материальную выгоду (хотя бы, например, аренду помещения) или решение конкретной проблемы, то они согласны быть под его «эгидой».

Несмотря на эту не слишком оптимистичную картину, ряд экспертов указывают, что перспективы политического структурирования в России связаны именно с поддержкой существующих и созданием новых активных социальных групп. (См., например, цикл статей Алексея Рощина «Почему не получаются партии?») В пользу этой гипотезы свидетельствует и тот факт, что стимулирование civic participation («гражданского участия») и grassroots («инициатив снизу») уже много лет является одним из магистральных направлений в практике NGO-организаций во всем мире, хотя механический перенос этого опыта в российскую действительность едва ли возможен. Аналитическая и методическая работа в этом направлении может и должна осуществляться с опорой на экспертный опыт российских граждан, работающих в различных профильных международных организациях и сочувствующих целям предполагаемой «Коалиции 2.0».

На практике необходимо исходить из того, что основными операторами, работающими с гражданскими инициативами, в данный момент являются КГИ/ОГФ Алексея Кудрина и уже упомянутый ОНФ. Кроме того, не следует упускать из виду разрозненные сейчас группы левого толка (в том числе независимые профсоюзы), ранее объединенные под вывеской Российского социального форума.

Формат «Коалиции 2.0» — как, напоминаю, политической опоры правительства переходного периода — должен быть принципиально открытым для присоединения к ней различных групп. Исключительно важно, чтобы люди понимали, как именно они смогут влиять на политическое руководство «Коалиции 2.0» и на процесс принятия решений. В связи с этим при создании структуры важно определить процедуру прямого голосования сторонников (которое, как мощную мобилизующую кампанию, будет целесообразно применить в подходящий момент для решения двух-трех наиболее резонансных вопросов — см. ниже), а также понятные и прозрачные механизмы обратной связи.

Задачи «Коалиции 2.0»: вовлечение в политическую дискуссию

Наряду с социальной проблематикой, важным инструментом вовлечения граждан в деятельность «Коалиции 2.0» должна стать общественная дискуссия по наиболее резонансным политическим вопросам. Определить их перечень и приоритетный порядок предстоит в конкретных обстоятельствах, сейчас же речь идет о методах политизации общества в переходный период с целью стимулировать рост интереса граждан к политической жизни в целом и к выборам, в частности. Общий принцип, на котором я настаиваю: перед людьми должны быть поставлены вопросы, которые реально волнуют их на интуитивном уровне или в осознанной форме. Предположу, что главными являются вопрос о национальном богатстве и вопрос о переучреждении государства (в форме принятия новой Конституции и/или в форме подписания Федерального договора).

Граждане России должны достигнуть общественного консенсуса по поводу того, в чем заключаются национальные интересы России и как, вследствие этого, она должна распоряжаться своими ресурсами.

Жители Дальнего Востока и северокавказских республик, Санкт-Петербурга и станицы Кущевской, Якутии и Подмосковья должны понимать, зачем и на каких условиях они живут в одном государстве.

Так или иначе, постановку вопросов и уровень их обсуждения следует спланировать так, чтобы полемика приобрела максимально масштабный характер и сама по себе стала одной из знаковых черт переходного периода. Для этого «Коалиции 2.0», разумеется, необходимо предпринять специальные усилия: во-первых, по адекватному информационному размещению (добиваясь выхода в том числе и на федеральные телеканалы), во-вторых, по поддержанию экспертного качества дискуссии, и, в-третьих, по ее продвижению в регионах. Было бы целесообразно, например, создать сеть политических клубов, которая стала бы опорной инфраструктурой для деятельности «Коалиции 2.0».

Кульминацией дискуссии может стать, как предложено выше, референдум среди участников и сторонников «Коалиции 2.0» для определения позиции большинства активной части общества по наиболее актуальным вопросам. По сути, речь идет о подготовке повестки для нового законодательного (или Учредительного) собрания, которое будет избрано в конце переходного периода.

Региональные приоритеты «Коалиции 2.0»

Опасность реакционного разворота в переходный период связана, прежде всего, со столичной локализацией драйверов перемен. Расхожее представление о том, что «революция делается в Москве», верно лишь в том смысле, что события, которые повлекут за собой наступление переходного периода, скорее всего (хотя и необязательно), произойдут в столице. Однако непременным условием успеха и необратимости политики перемен будет ее продвижение на региональном уровне.

Как уже было сказано выше, одним из важнейших содержательных вопросов постпутинской России должно стать переосмысление и, вероятно, переформатирование взаимоотношений субъектов федерации — а, возможно, и самой их субъектности. Однако, чрезмерная централизация власти и ресурсов, реализованная в путинский период, не может быть преодолена в короткий промежуток времени. Почти не вызывает сомнений, что в случае ослабления федеральной власти (что в переходный период практически неизбежно) в значительной части регионов ситуация окажется под контролем сил, единственным интересом которых будет извлечение материальной выгоды из своего положения. Курс на демократизацию страны будет, очевидно, не принят ими, в лучшем случае — вызовет равнодушное отторжение, в худшем — агрессивные попытки реакционного реванша.

Маловероятно, что активные сторонники демократических перемен смогут самостоятельно, без помощи центра, выступить в качестве противовеса региональным постпутинским элитам.

Скорее всего, в таких регионах реализация любых институциональных изменений будет крайне затруднена, а пассивное большинство граждан станет сравнительно легким объектом для манипуляций со стороны этих элит. В случае, если подобная ситуация будет складываться в большинстве регионов страны, исход общенациональных выборов в конце переходного периода окажется удручающим.

Реалистичный подход к планированию региональной политики «Коалиции 2.0» (помимо изложенных выше общих мер) заключается, как минимум, в следующем:

1. целенаправленный предварительный поиск самостоятельных партнеров в региональных контрэлитах;
2. комплексное изучение картины интересов федеральных бизнес-структур и их потенциальных и реальных конфликтов с региональными элитами, подготовка соответствующих предложений для первых — с тем, чтобы они выступили партнерами «Коалиции 2.0» и системно поддерживали рост структур гражданского общества в регионах;
3. преодоление централистских стереотипов, которые в значительной мере присущи и демократическим лидерам, и демократическим активистам — пусть даже поначалу искусственными методами (типа обязательного квотирования регионального представительства в структурах «Коалиции 2.0»).

Президентские выборы 2018 года и «Коалиция 2.0»

Как уже было сказано, «Коалиция 2.0» станет реальностью лишь после начала переходного периода. Текущая политическая повестка формируется властью, и в полной мере это касается так называемых «выборов» президента, которые, как ожидается, состоятся в 2018 году. В предложенном здесь контексте в связи с этими «выборами» интересны два вопроса.

Во-первых, это событие, очевидно, может быть использовано Кремлем для реализации транзита власти по своему сценарию. Его вероятность сейчас выглядит небольшой, но все же отличной от нуля. В связи с этим гипотеза о «Коалиции 2.0» не должна рассматриваться как фантазии об отдаленном будущем и было бы хорошо протестировать ее уже сейчас.

Во-вторых, практическая возможность такого тестирования открывается как раз в связи с предстоящей кампанией 2018 года. Заявление Алексея Навального о намерении баллотироваться в президенты создает сторонникам демократических перемен в России отличный повод для коллективного политического действия, которое можно назвать «Гражданский пакт». Суть этого пакта — в оказании всемерной поддержки кандидату перемен в обмен на публичное принятие им ряда условий.

Одним из таких условий могло бы быть, например, обязательство в случае победы обеспечить прохождение страной двухлетнего переходного периода (в обсуждаемом здесь формате) и сложить полномочия после выборов новых органов законодательной власти.

В принципе, речь идет не об обращении персонально к Навальному, но, например, и к Григорию Явлинскому, и к любому другому кандидату, который заявит о своих намерениях, — такая постановка вопроса позволяет принять участие в этом процессе всем тем, у кого конкретная фамилия сейчас вызывает отторжение или сомнения. «Гражданский пакт» может и устанавливать правила взаимодействия признающих его кандидатов, и предусматривать, при определенных обстоятельствах, призыв к массовому бойкоту выборов. Так или иначе, смысл его — в создании прецедента отказа от безусловной поддержки «хорошего парня», которая, к слову сказать, при восхождении к власти Бориса Ельцина в начале 90-х годов заложила в фундамент российской демократии мины, которые затем взорвались и так и не дали приступить к строительству самого здания.

Конечно, вероятность того, что именно кампания 2018 года приведет Россию к постпутинскому переходному периоду, невелика. Тем не менее, само наступление этого периода исторически неизбежно, и подготовка к нему, судя по целому ряду признаков, политически актуальна. Это касается отнюдь не только тех нескольких человек, которых принято считать российскими оппозиционными политиками. Они сами и их немногочисленные группы поддержки добиться демократических перемен не смогут. Будет ли использован новый шанс для страны, зависит от скорости политической рефлексии в современной России и от способности ее активных граждан к совместным действиям.