Это захватывающая история о том, как тридцатилетний парень дал в торец женщине под шестьдесят, а потом швырнул ее об пол так, что она упала, ударилась головой и потеряла сознание. Ситуация не слишком распространенная и уголовно наказуемая, но если уточнить, что дело происходит в следственном изоляторе, и он — сотрудник, а она — заключенная, — то мне вот тут подсказывают, что в порядке вещей. И в этом СИЗО — в частности. В таком замечательном СИЗО… таком красном, да?
Людмила Качалова, о деле которой я рассказывала вот здесь: http://may-antiwar.livejournal.com/627470.html, никогда не жаловалась на изолятор. У нее хорошие отношения с администрацией, она умеет отлично держаться, своей собранностью, ухоженностью вызывает уважение. Может, еще чем-нибудь. Ну и вообще она серьезно больна. Она сидит на спецу в хорошей трехместной камере с заключенной молодой оперативницей по превышению Машей Артамоновой, которая ее опекает. К Людмиле хорошо относится руководство изолятора и заместитель по медицинской части.
Я безоценочно сейчас буду информацию давать. Со мной в камере, помимо Людмилы и Марии, находятся как раз зам по медчасти, еще одна симпатичная сотрудница СИЗО, моя замечательная напарница Лена Гордеева, она протоколирует. Я опрашиваю Качалову, а это — моя профессия. Всё — со слов Качаловой и Артамоновой. Возражений со стороны присутствующих сотрудниц не возникает. Они просто молчат. Один раз доктор что-то говорит. Это когда я спрашиваю: побои зафиксированы? Она кивает: да, они зафиксированы.
В общем, однажды Качаловой уже не ранним утром говорит такой ДПНСИ: езжай в суд, тебя забыли предупредить. А Качалова знает, что у нее этот день свободный. Удивляется. Тут выясняется, что это второстепенный суд по ее собственной жалобе на какую-то ерунду. Она пишет отказ от выезда, надо было вовремя уведомлять. Он недоволен, но как бы и ладно. Это вообще не его дело по сути.
Всех выводят на утреннюю проверку в коридор. Это «голый день», четверг. Раздеваться в коридоре надо. Стоят девчонки в ряд, стоИт две смены с двух сторон, сотрудники, медработник Галина Валентиновна. И вот офицер по имени Роман по окончании проверки, когда Качалова хочет вернуться в камеру, вдруг хватает ее пониже ключиц и начинает трясти. Потом перехватывает за плечи и дальше трясет. И Качалова только думает: вырываться нельзя. Это — сопротивление сотруднику. Трясется, как трясут. Он этим не ограничивается и, размахнувшись, бьет Качалову по лицу. Я спрашиваю: открытой ладонью? Она: если бы. Кулаком. На пальце у Романа красивый перстень, он им раздирает Людмиле щеку. Уже перебор, нет? Но он опять не ограничивается. Он швыряет Качалову в камеру. Стояла боком, но поскольку он ее крутанул, она падает спиной назад и ударяется затылком об пол. Теряет сознание.
Кстати, в процессе избиения с Романа падает закрепленный на одежде видеорегистратор. Любопытно, что там. Там что-то еще есть? Но есть еще видеокамеры в коридоре.
Маша орет: прекратите бить Качалову! Сотрудница по имени Антонина держит Артамонову за руки. Затем вся толпа сотрудников разбегается в разные стороны, включая медработника Галину Валентиновну. Пресечь происходящее не пытается ни один человек. Тут приходит кто-то и говорит: девочки, быстро убирайте Качалову. А она, надо отметить, лежит так, что у нее голова в камере, а ноги — в коридоре, и дверь закрыть невозможно. А там же засовы, вот это всё. Девочки, Маша и транзитница, волокут Людмилу в камеру. И пытаются положить на кровать, но Людмила — дама плотная, у них не получается. Камеру запирают, Качалова валяется на полу в проходе между кроватей.
Прибегает в шоке нормальный медработник Вера, хочет попасть в камеру, но дверь заперта, а дежурная уже куда-то ушла. Она бегает, кричит, ищет дежурную. Попадает всё-таки в камеру, находит сотрудников-мужчин, те кладут Людмилу на шконку. Вера там совершает какие-то манипуляции, вызывает скорую. Качалова приходит в себя, ей плохо, головная боль, тошнота, дико повысилось давление.
Приезжает скорая. Что-то как-то вкалаывает Качаловой, предлагает ей ехать поскорей в больницу. А тут опять этот Роман. Скорая спрашивает: а что случилось? Он: а о порог споткнулась. Ударилась. И она говорит: я не поеду. По ее словам, она панически испугалась этого Романа, до судорог. Она говорит: я дожила до 56 лет, меня в жизни никто не ударил. Что это было?
Ну, потом Качалову вызывают оперативники, всё руководство, это через день. День она еще лежит в плохом довольно состоянии. Все тоже интересуются, что это было? И она тоже так интересуется, что пишет на имя руководителя заявление с просьбой провести проверку того, что произошло, и уведомить ее о результатах. И в прокуратуру тоже пишет с просьбой возбудить уголовное дело по 286-й. Ну, не знаю, как прокуратура, а вот законный десятидневный срок служебной проверки истек. Никакого ответа Качалова не получила. Там сложности, что ли, с ответом? Я прошу отметить, позади меня стоИт доктор, если я верно понимаю, она — второй человек в СИЗО после руководителя. Она знает ответы на все вопросы. Она молчит. Я ни о чем не спрашиваю. Я знаю, что в любом случае вынесу историю в паблик. Есть ситуации, когда можно и нужно договариваться, есть ситуации, когда договоренности исключены. К тому же, мне никто ничего не предложил. Если б я услышала вдруг: Анечка, мы уволили троих офицеров и медработника Галину Валентиновну, я бы подумала: о, это серьезная заявка. Да, но ничего такого не было. Так что не обессудьте, пишу как есть. У вас также было время мне позвонить и о заявке сообщить. Я выдержала паузу. Не сердитесь.
Но вернемся назад немножко. Ведь в этот день, с 13 сентября, Качалова была на голодовке, которую объявила еще в спецприемнике 20-й больницы. Она протестовала против неоказания медицинской помощи. И в СИЗО-6 она вернулась на третий день голодовки. Как получилось, что медицинский сотрудник об этом факте не знал? Качалова утверждает, что подавала заявление о голодовке в СИЗО. Медработник утверждает, что нет. Но в любом случае: ведь кто-то досматривает документы заехавших с больницы? Вы видели там ее заявление о голодовке? А доктор такая: все болеют. Я не видела. Я тоже имею право заболеть. Болела. Извините, вы что — единственный доктор? А в ваше отсутствие все девочки болеют и умирают? Что-то странно.
Качалову потом практически вынудили прервать голодовку. То есть пришел к ней сотрудник без десяти шесть в пятницу и сказал: мы тебя в одиночное помещение переводим. А в это время уже никого нет. Руководства нет. Апеллировать не к кому. На этот разговор Качалову вывели в коридор. Она не выдержала, отказалась от голодовки. А врач не знал. К Людмиле сестра пришла на свидание, Качалова рассказала, что произошло, но говорит: не жалуйся никому. Они меня вообще убьют тут, я боюсь. Сейчас не боится. Людмила дала мне добро на эту публикацию и просила рассказать.
Вау, на пятом году работы в ОНК выяснился прежде неведомый мне нюанс. Оказывается, в сооответствии с правилами распорядка заключенные не имеют права знать, как зовут сотрудников СИЗО. В целях безопасности последних. Я всё понять не могла: какой Роман? Какая Галина Валентиновна? А они не знают их полных имен и фамилий. Еще погоны какие-то странные. Черные звезды на черном фоне, не читаются. Роман — вроде, старлей, говорит Маша, а там фиг его знает… То есть если ко мне на улице подходит мент, то у него хотя бы есть жетон. У этих — вообще ничего, и они защищены законом. А на кого жаловаться тогда? Я не поняла. Уважаемые люди с черными погонами, вас как зовут? Это я знаю. А внутри камеры этого не знают. Ну просто — избили неизвестные сотрудники.
Ну а дальше совсем пустяки. Но существенные. Качалова красит волосы в белый цвет. Красивая такая прическа. Но у нее русые волосы и отрастают корни. И она говорит: судья сказал, то ли прокурор, — ты чего в таком виде на процесс ездишь? Жалость хочешь вызвать? у присяжных?
ох ты блин… сотрудница поясняет: белая краска кончилась в парикамахерской. Осталась черная и малиновая. И пока она не кончится, белой не будет. Мы их оптом закупаем. Извините. Мы с Еленой такие: но дайте ей белую! Она хочет выглядеть на процессе с присяжным красиво. Она — женщина. Сотрудница: а нам чего, вот сейчас парикмахер по УДО уйдет — вообще никакой парикмахерской не будет!
А давайте. Ну выключите свет, отопление. Заприте кухню. Прекратите кормить. Воду отключите, закупорьте унитазы, пусть дерьмо в камеры прет. Ну давайте, пусть у вас помрут все там, как в Освенциме, а ДПНСИ Роман со своим перстнем будет там ходить трупы пинать. Да пофиг, что женщины. Зачем им быть красивыми и вообще живыми? Ну вы ж тоже женщины, да? Так и что же это? Не зарекайтесь.
Не, ну вот, и я еще хочу при всей, к сожалению, вжившейся неприязни к оперативникам и оперативницам, Марии Артамоновой сказать спасибо за Людмилу, ты ее выручаешь, ты молодец. В прошлый раз ты в окно орала: «Тут убивают Качалову!» Надеюсь, ты выиграешь свой процесс. Посмотрим, что дальше.
А Людмила говорит: не, а если меня на спецу так бьют, так что же с другими девочками творится? Творится, Людмила.
Да, и еще, уважаемая администрация, где-то написано, что в качестве наказания камере женщин можно со всей казенкой в руках, включая матрасы, в два часа ночи по этажам вверх-вниз гонять? Это, наверное, в УПК РФ написано, да? извините, подзабыла. Я сначала думала, что это шутка. Теперь у много заявлений, что это — печальная реальность. А давайте завяжем с этой практикой? Спасибо. Буду пытаться контролировать.
Без всякого злого умысла, вы сами это сделали. Привет.
